Трудно представить переписку между правительством Украины, включая и министра МЗ – миссионеров-супергероев, живущими на «Планете Бога», и большей частью медицинской общественности, “пашущей” в нечеловеческих условиях, но если бы она была, то скорее всего выглядела бы именно так как представлено ниже.
Автор книги, далекий от наших реальностей, хорошо описал возможную медицину Великобритании, когда основная масса народа бедна и необразованная, и когда государству плевать на них. Многие из работающих на скорой или в приемном отделении в Украине, да и не только они, чувствуют приблизительно, тоже, что и медсестра в ниже приведенном фрагменте текста.
Итак, отрывок из книги (не будем рекламировать из какой, она довольно-таки специфична и может оскорбить чувства «истинно верующих» и не для массового пользования), написана голландцем по национальности, с детства проживавшем в Австралии, и будучи взрослым, переехавшим в Шотландию:
Дорогой Питер, — наконец-то писала Би вечность спустя — вечность, которую он провел в молитвах и тревогах.
Прости, что так долго не отвечала. Не хочется говорить о том, что случилось, но я должна тебе объяснить. Спасибо, что достучался до меня. Это ничего не изменит, и я думаю, что ты не понимаешь, до чего я дошла, но я очень ценю твою настойчивость.
Все это случилось в одночасье. В нашей церкви большие неприятности, мягко говоря. Джеф сбежал с фондами общины. У него была интрижка с казначейшей, и они вместе упорхнули в неизвестном направлении. Очистив счета. Забрали даже пожертвования. Помнишь, как мы молили Бога прислать тебе достойную замену? Вот Он и прислал Джефа. Думай теперь что хочешь. Мнения разделились насчет того, как быть дальше. Некоторые прихожане хотят навести порядок и попытаться продолжить дело, а другие считают, что надо просто начать с чистого листа в новой церкви. Они даже предложили мне стать пастором! Блестящий выбор.
А за два дня до этого я вышла на работу. Я думала, что пока Гудмен (директор больницы) в отпуске, это будет одно удовольствие. Но больницу как подменили. Во-первых, там грязь. Грязные полы, стены, загаженные туалеты. Уборщиц нет и не ожидается. Я взялась за швабру и хотела убраться в одном из санузлов, так Мойра чуть мне по башке не дала. Мы, мол, медсестры, а не поломойки. Я ей говорю: «А стафилококк? А открытые раны?» А она просто уставилась на меня и молчала. И наверное, она права – нагрузки у нас и так по горло, если уж на то пошло. Столпотворение. Посетители повсюду шастают бесконтрольно, пытаясь подбросить на попечение своих больных мам-пап-детишек, даже не дав нам их осмотреть и распределить. И все пациенты теперь очень бедны. Никого образованного, никакого среднего класса. Мойра говорит, у кого есть деньги, бросили государственные больницы на произвол судьбы. Богачи сбежали во Францию и в Катар. Средний класс переметнулся в уютные платные клиники (теперь таких расплодилось море – вокруг них формируются целые общины). А нашей больнице достается сброд. Это слова Мойры, но, честно признаюсь, сброд и есть. Дурной, грубый, горластый, мерзкий и очень, очень напуганный. Какое уж тут милосердие – с трудом сдерживаешься, когда перед тобой пьяное ракло, все в татухах, орущее тебе прямо в лицо, хватающее тебя за плечо своими прокуренными пальцами. Бесконечная карусель подбитых глаз, прыщей, расквашенных носов, исполосованных морд, сломанных ребер, ошпаренных младенцев и неудавшихся самоубийств. Помню, как я раньше жаловалась, что Гудмен старается заполнить больницу простыми случаями, но есть большая разница между тем, чтобы открыть доступ к медицинскому обслуживанию всем слоям населения, и тем, чтобы отдать больницу на растерзание толпе невежественных скотов.
Время убежало от меня, уже шесть тридцать, пора на работу. Я так и не рассказала тебе, что окончательно выбило меня из колеи, но мне самой страшно принять это, описание займет много времени, сама не знала, что напишу тебе так много про все остальное. Я думала перейти сразу к главному, но это причинит тебе столько боли, и мне ужасно жаль, что я не могу навсегда избавить тебя от этой боли. Надо уходить.
Люблю,
Он ответил немедленно:
Би, родная, я так беспокоюсь за тебя, но какое облегчение слышать твой «голос». Мы и правда не поняли друг друга – только Бог все понимает до конца, – но мы не должны позволить горю и расстроенным чувствам помешать нам преодолеть недоразумения между нами. Я всякий раз все больше убеждаюсь в этом, работая среди оазианцев.
Новости о Джефе и о нашей церкви прискорбны, но церковь – это не Джеф, не общинная казна и даже не конкретное здание. Это происшествие на самом деле может обернуться замаскированным благом. Деньги – это только деньги, их можно восполнить. Важно то, что происходит в наших сердцах, в наших душах. Очень обнадеживает то, что наша община готова начать с чистого листа в новой церкви. Людей, как правило, перемены ужасают, так что это замечательный пример смелости и позитивности. Почему бы не начать просто собираться у кого-то дома? Уподобиться первым христианам. Сложная инфраструктура – роскошь, истинные ценности – это любовь и молитва. А здорово, что они видят в тебе своего пастора. Не сердись, но я считаю, что ты великолепно справилась бы с этим делом.
Твои комментарии о больничных переменах вполне естественны, учитывая усилившийся стресс, но они только подтверждают мои мысли о том, что сейчас, наверное, не самое лучшее время для тебя, чтобы ходить на работу. Ты носишь нашего ребенка. Я надеюсь, что еще носишь, что у тебя не случился выкидыш. Не это ли подорвало твою веру в Бога? Я мучительно тревожусь за тебя. Пожалуйста, расскажи мне.
Что бы это ни было, оно завлекло тебя в духовную пропасть. Все эти «невежественные скоты», толпящиеся в больнице, – тоже бесценные души. Богу не важно, что у кого-то из нас прыщи, гнилые зубы или плохое образование. Пожалуйста, вспомни, что, когда мы встретились, я был алкоголиком, пустым местом. Захребетником. Если бы ты отнеслась тогда ко мне с тем презрением, которого я заслуживал, то я бы пропал навсегда, я бы стал еще хуже и получил бы подтверждение, что такие типы, как я, неисправимы. И кто знает, может, те женщины, которых ты видишь в приемном покое, пережили семейную травму, похожую на твою? Прошу тебя, как бы трудно это ни было, не теряй способности сострадать. Ты сама говоришь, что эти люди напуганы. В глубине души они знают, что отчаянно нуждаются в том, что бессильна им дать медицина.
Напиши мне поскорее, как только сможешь, я люблю тебя,
….
Дорогой Питер,
нет, выкидыша у меня не было, и не надо мне твоих лекций о сострадании, прошу тебя! Ты просто понятия не имеешь, насколько все теперь обесценилось. Речь идет только об уровне проблемы и тех усилий, которые надо приложить, чтобы ее решить. Когда кому-то отрывает ногу взрывом, его везут в хирургию, обрабатывают и залечивают культю, подбирают протез, назначают курс физиотерапии, консультации, что только не, и через год, наверное, этот человек сможет даже бежать марафон. Если же взрывом отрывает руки, ноги, гениталии, вырывает кишки, печень и почки, то ЭТО СОВСЕМ ДРУГОЕ! Чтобы справиться с тем, что плохо, нам необходима определенная пропорция хорошего! Не важно, человеческое это тело, или христианское устремление, или жизнь в целом, но если отнять слишком многое, то будет невозможно жить дальше.
Не стану описывать тебе события, которые извели меня за последнюю неделю. Это те обычные истории, которые на тебя только наводят скуку. Новые войны в Африке, регулярные убийства женщин и детей, массовый голод в сельских районах Китая, разгон протестующих в Германии, скандал в ЕЦБ, то, что я теперь осталась без пенсии, ну и все в том же духе. Для тебя все это нереально. Ты с ложечки кормишь духовно изголодавшихся оазианцев Библией, и это бесценно…
…. Потом мне пришлось уйти на работу (ночная смена). Там был ад. Молчи, там был ад. К четырем утра на мне было два больничных халата, потому что моя униформа была вся в говне. Сумасшедший жирдяй бросался им, сидя на своей постели, размазывал его по перилам, вопя на всю округу. Санитары уже ушли, там были только я, маленькая Ояма и новая девушка – она милая, но ее вечно не дозовешься. Мать говнометателя прочно обосновалась на ночь в комнате для посетителей, и никто не мог ее оттуда выкурить. Она сидела там с упаковкой пепси и подносом чего-то недожранного (больница называется!) и время от времени просовывала голову в дверь, чтобы проследить, хорошо ли мы заботимся о ее мальчике. «Ты, сука! — вопила она на меня. — Ты жестокая стерва! Я вызову полицию! Ты не настоящая медсестра. Где настоящие медсестры?» Она вопила, и вопила, и вопила…
Утром я так и ушла домой в кардигане поверх двух халатов. Видок у меня был как у сбежавшей из дурдома. …
Питер, я скажу тебе только одно: в этом происшествии нет ничего поучительного. Ничего назидательного. Это не те неисповедимые пути Господни, это не тот Бог, который один знает, ради какой именно величайшей цели Он допустил, чтобы я наступила Джошуа на лапку и случилось все, что последовало за этим. Спаситель, в которого я верила, интересовался тем, что я делала и как себя вела. Спаситель, в которого я верила, Своей волей свершал одно и не допускал другое. Я сама себя обманывала. Я одинока, напугана и замужем за миссионером, который вот-вот произнесет, что «сказал безумец в сердце своем: „Нет Бога!”», а если ты этого мне не говоришь, то только потому, что ты дипломатичен, ибо в душе ты убежден, что я сама виновата в случившемся, потому что утратила веру, и эта убежденность только усиливает мое одиночество. Потому что ты не собираешься возвращаться ко мне, так ведь? Тебе нравится там. Потому что ты сейчас на Планете Бога. Так что, даже если бы ты вернулся ко мне, мы по-прежнему были бы врозь. Потому что сердце твое осталось бы на Планете Бога, а я была бы от тебя за триллион миль, в одиночестве рядом с тобой.
Да, это не анализ эксперта или чиновника Мирового банка, это просто воображение писателя, но сколько узнаваемых черт! И можно ли в таких условиях надеяться, на то, что «озлобленная нищета» поймет преобразования, поданные в «веселых картинках», нашими реформатами. Отвечать за реформы будут не реформаторы, а медперсонал.
Пока не будет материальной базы и экономического подъема, о настоящих реформах в медицине говорить не приходится, они просто не будут приживаться. А показывать «потемкинские деревеньки» и островки благополучия можно, но это никак не будет означать, что это – система, и что она будет работать для всех.
В книге пастор бросает свой приход и гонится за своей любовью, собираясь разделить с ней все горести и несчастья, от которых он был полностью защищен в прежних условиях. Интересно, наши правители, когда-нибудь поймут, что уже наступило время бросить свой смазливый «конче-засповский» и «печерско-подольский» элитарный образ жизни и пора ехать жить на «Борщагу» или в «Кацапетовку», лечиться в “народных больницах” и у “народных врачей”?! Видимо пока такого понимания нет, и вряд ли появится, и всегда будут обвинять сам народ, который якобы их выбирает, и пропасть между простыми людьми и верхами будет только увеличиваться.
